Глава VIII: «Московский бунт»
Кирилл оказался, как ему казалось, в состоянии сна, сладком оцепенении и потери реальности, где всё вокруг кажется будто бы из сказки, но ничто не вызывает удивления и считается данностью. Волна нахлынувших эмоций и впечатлений полностью погружала в новый мир, такой странный и непонятный, где его не существовало вовсе и не должно было быть, но он был, созерцал и мыслил, являясь невидимым свидетелем тех событий, о которых в обычной жизни можно было узнать только из исторических хроник, да и то с большими искажениями. Такими были первые минуты в Анимусе Предтеч.
*…воспроизведение выбранного участка памяти…*
Ранним утром 17 мая 1606 года на колокольне соборной церкви монастыря на Ильинке внезапно ударили в набат, который быстро донёсся до слуха пономарей в других храмах, не знавших причины, но тоже ставших бить в колокола, передавая по цепочке тревожный сигнал. Вся Москва была оглушена набатным звоном и зашевелилась, словно побеспокоенный пчелиный улей. Разбуженные горожане стали выходить на улицы, спрашивая друг у друга о причинах тревоги и делая различные предположения, но никто точно не знал, что происходило на самом деле и в какую крупную политическую игру был вовлечена столица.
Когда почти весь люд покинул свои дома, по главным улицам пронеслись конные глашатаи, кричащие во всё горло:
– Пожар! Город горит! Все на Пожар!
Это объявление сильно растревожило горожан, но успокоило многочисленных иноземных гостей царской свадьбы, большинство из которых находились ещё в хмельном состоянии после пира, который завершился во дворце только под утро.
Тоже разбуженный набатом, подхваченным кремлёвскими храмами, царь Дмитрий покинул покои супруги и направился в свой дворец, где встретил Дмитрия Шуйского, который доложил ему о том, что Москва охвачена пламенем. Царь отправился успокоить жену, а затем собирался отправиться на пожар, не подозревая о том, какая угроза нависла над нём. Стоит отметить, что последние несколько дней гости не один раз доносили ему о готовящемся против него заговоре, но он пренебрежительно отмахивался от всех доносов, продолжая пить, гулять и веселиться.
Взволнованные горожане стекались со всех районов на Троицкую (Красную) площадь или просто Пожар, как её называли из-за постоянно сгорающих в огне торговых лавках. Толпа говорила о большом пожаре, о котором было объявлено, но никто нигде не видел ни дыма, ни языков пламени. Одни преисполнялись удивлением, другие выражали своё недовольство необъяснимой тревогой, а третьи ругали и винили во всём понаехавших на царскую свадьбу поляков, которые своими пьяными выходками разгневали против себя большинство горожан.
Спустя некоторое время, мимо торговых рядов к Лобному месту выехали бояре Шуйские, Голицын и Татищев, сопровождаемые двумя сотнями вооруженных соратников.
В это же время со стороны моста через реку Неглинную на площадь вошла девушка, одетая в красный стрелецкий кафтан с капюшоном – это была Мария Аудиторе-Егорова, названная в честь матери своего великого предка Эцио. Ей было чуть больше двадцати лет, черноволосая кареглазая итальянка со смазливым личиком, но довольно непростым и порой противоречивым характером. Многие земляки ассасины хорошо знакомые с историей семьи Аудиторе, утверждали, что внешностью Мария напоминала Клаудию Аудиторе, а нравом пошла в самого Эцио. По любви став женой московского ассасина Александра Егорова, Мария покинула отчий дом и отправилась с мужем в далёкую Московию, почти сразу оказавшись в нескончаемом водовороте событий Смутного времени.
Запыхавшись от быстрого бега, Мария смешалась с толпой на площади и, пройдя по торговым рядам, остановилась около пожилого стрельца, который стоял у одной из лавок, скрестив руки на груди и облокотившись спиной на деревянную стену, и непринуждённым взором наблюдал за вооруженной группой бояр.
Увидев девушку, стрелец, не меняя своего положения, приложил левую руку к груди в приветствии ассасинов и произнёс:
– Здравствуйте, Мария. Вы как раз вовремя.
– Что происходит, Михаил Петрович? – спросила ассасинка, говоря с едва заметным итальянским акцентом.
– Поглядите сами, – ответил собеседник и указал ладонью на Лобное место, куда в этот момент взошел Василий Шуйский и попросил у толпы тишины.
– Слушайте меня, люди! – крикнул он властным голосом, давая понять, что не потерпит от черни неповиновения. – Литва собирается убить царя! Бейте Литву!
Волна негодования прокатилась по толпе, со всех сторон раздались выкрики поддержки и гневные восклицания подстрекателей, сразу подхваченные людьми:
– Бей Литву!
– Да, долой иноземцев!
– На кол их всех!
– Идём бить Литву!
– Поляки царя убивают!
– Не царь он, а Гришка Отрепьев!
– Врёшь, собака!
– Защитим государя!
В последние дни Москве нужна была лишь искра, чтобы началось восстание, и эту иску дал народу Василий Шуйский. Возбуждённая толпа ещё более оживилась и закипела безудержным гневом, скопившимся во время празднования царской свадьбы, когда пьяные поляки после пиров выходили группами на улицы, громко вопили, грабили прохожих, били недовольных, врывались в дома и кидались на женщин. Весь накопленный гнев выплеснулся в одно мгновение, грозным эхом прокатившись по всему городу. Часть разгневанной толпы, среди которых были заранее вооруженные боярами люди, сразу же кинулась грабить и бить поляков, врываться ко дворам, где стояли польские паны со свитами. Под каток толпы попадали и невиновные, но это вряд ли кого-нибудь волновало, когда везде начинал твориться неуправляемый хаос. Всепоглощающее пламя Московского бунта разгоралось с неведанной силой.
– Шуйский ночью уменьшил немецкую охрану во дворце, – сообщил Михаил Петрович, – открыл тюрьмы, выпустил преступников и вооружил их. Нет сомнений в том, что они хотят устроить беспорядки в городе, спустив горожан на поляков, а сами под шумок собираются убить Дмитрия.
– Merda! – выругалась Мария и её глаза гневно засверкали. – Самозванец заслуживает смерти, но только не сейчас, когда мы почти уговорили его отречься от тамплиеров.
– Что предпримем? Или подождём Александра Фёдоровича?
– Мы не можем ждать, – спешно проговорила девушка, быстро обдумав свой план, – Нужно опередить заговорщиков, пока они не добрались до царя. Я проберусь во дворец и попытаюсь предложить Дмитрию нашу защиту в обмен на информацию об его хозяевах. Вы скорее бегите в бюро и приведите всех наших людей, и Алексашку, если он там будет. Ещё приготовьте лошадей на тот случай, если придётся прорываться из города.
– Хорошо, я всё сделаю и мигом обернусь, – сказал стрелец и побежал исполнять приказание.
Мария покинула площадь спокойным шагом, чтобы не привлекать к себя внимания, перешла обратно мост через Неглинную, а затем побежала по улицам вдоль берега реки. Добравшись Кутафья башни и пройдя через неё, она вышла на Троицкий мост к одноимённой башне и воротам Кремля, которые оказались запертыми, но это вряд ли стало бы преградой для ассасинки. Взбежав по стене, она ловко вскарабкалась на вершину самой высокой кремлёвской башни, как и остальные, не имевшей ещё тогда красивого каменного шатра. От башни к строительным лесам у недостроенной части палат царицы ассасинами был натянут крепкий канат, по которому можно было попасть во дворец.
Бросив с высоты взгляд на Соборную площадь, Мария увидела, что Василий Шуйский уже въехал с толпой вооруженных соратников через Фроловские (Спасские) ворота и приближался к Успенскому собору.
– Нужно спешить, – сказала сама себе девушка, вытащила отселяемый клинок на правой руке и, вставив его лезвием обратно в механизм, превратила оружие в крюк, который с щелчком выдвинулся на конце рукоятки кинжала. Это был один из клинков Исповеди – Деймос.
Сделав прыжок с вершины башни, она зацепилась крюком за канат и скатилась по нему на леса, миновав стрелецкие караулы, а затем сразу запрыгнула в одно из открытых окон.
Внутри взору представала роскошь убранства царских палат, о которых голландский купец Исаак Масса написал в своих «Кратких известиях о Московии», но Марию всё это богатство никак не интересовало, зная о примерном местонахождении царя, она прямиком направилась в его покои.
Пройдя несколько залов с высокими сводчатыми потолками и не обнаружив там даже слуг, Мария свернула на одну из лестниц и неожиданно встретила там человека в рясе диакона, который тоже был незваным гостем во дворце и никак не ожидал увидеть здесь ассасинку. Вскрикнув от неожиданности, он на несколько секунд впал в замешательство, а потом, видимо решив не рисковать жизнью, резко рванул прочь, надеясь ускользнуть.
– Стой, предатель! – закричала Мария и кинула метательный кинжал, который вонзился в ступню диакона.
Дьяк закричал от боли и, скатившись вниз по лестнице, распластался на дорогом персидском ковре ручной работы.
– Будь ты проклята! – выругался он и начал ползти к двери.
– Тимофей Осипов, вот так встреча, – властно проговорила девушка, спустившись следом и подойдя ближе, перевернула ногой диакона на спину. – И чего это отринувший кредо ассасин забыл в царском дворце? Защищаешь своего покровителя?
– Защищаю? – проговорил дьяк с насмешливым хрипом и презрительной ухмылкой на лице. – Я пришел убить его. Мы знаем, что Дмитрий хочет переметнуться к вам, но у него ничего не получится. Он умрёт раньше, чем скажет тебе что-либо.
– Но теперь тебе не удастся ничего сделать.
– Ха-ха! Ты всё такая же наивная, как и раньше. Выгляни в окно, Мария, они уже здесь, и скоро придёт смерть самозванцу. Ты никогда не найдешь хозяина. Даже я никогда не видел его лица.
– Это мы ещё посмотрим, – гневно прошептала ассасинка и, приподняв диакона за грудки, с силой бросила обратно на ковёр.
Снаружи во дворе послышались сотни голосов разгневанной толпы, едва сдерживаемой тридцатью немецкими алебардщиками. Заговорщики во главе с Шуйским и Татищевым были уже у крыльца.
– Басманов, выдавай нам самозванца! – раздался грозный голос Василия Шуйского.
Оставив Тимофея, Мария подскочила к одному из окон, выходящих во двор, и увидела на крыльце фигуру Петра Басманова, который держа саблю в руке, вместе с несколькими немцами загораживал вход наседавшей толпе. За его спиной в передней с алебардой стоял сам царь Дмитрий, девушка не видела его, но узнала по голосу.
– Прочь! – кричал он заговорщикам. – Я вам не Борис!
Заметив, что ассасинка увлеклась сценой на улице, оставив его без присмотра, Тимофей тихо поднялся на ноги и, превозмогая боль, бесшумно подкрался к ней за спину. В руках у него блеснул кинжал, ещё немного и его клинок вонзился бы в шею девушки, но в последний момент Мария увидела на стекле отражение сверкнувшего на лезвии блика и ловко отскочила в сторону от смертельного удара.
– Ты сам напросился, – произнесла она гневно, схватив дьяка за кисть и вывернув ему руку в болевом приёме, толкнула его в окно.
Тимофей с криками вылетел в окно, вместе с осколками стекла, и пролетев десять саженей (21 метр), насмерть разбился об вымощенный камнем двор.
Вид смерти диакона ещё сильнее возбудил толпу. Раздались выстрелы и пути засвистели у крыльца, ранив одного из алебардщиков в руку. Угрозы кончились, заговорщики принялись за дело, сметая преграждавшую путь немецкую охрану.
– Беги, государь! – успел крикнуть Басманов, обернувшись назад к царю, и тут же Татищев, воспользовавшись подходящим моментом, ударил его ножом в сердце.
Тело поверженного Басманова упало на ступеньки, по которым полилась его алая кровь, и было затоптано толпой, рванувшей к входу, но испуганный царь успел запереть дубовые двери, оставив на растерзание свою стражу.
– Мне конец… – проговорил Дмитрий, тяжело дыша и дрожа всем телом. – Что делать? Бежать! Бежать в туннели…
Царь вспомнил о потайных коридорах, которые он сам приказал создать при постройке дворца, чтобы иметь возможность сбежать. Дверь в один из таких помещения находился в опочивальне. Туда и побежал Дмитрий, поднявшись по лестнице наверх, но тут в одном из залов его неуклюжая фигура встретилась с Марией.
Принадлежность Дмитрия можно было определить лишь по дорогому вышитому золотом кафтану бежевого цвета, а вот внешность у него была отнюдь не царская для того вида, в котором в Московском царстве было принято видеть государя. Дмитрий был невысок ростом, непропорционально широкоплеч, голубоглаз и рыжеволос. Его некрасивое круглое лицо уродовали две бородавки на лбу и щеке, так же, как и руки разной длины, вместе с короткой шеей. Бороду он носил, что в глазах людей сильнее всего нарушало привычный облик царя.
Увидев ассасинку, Дмитрий испуганно отпрянул назад и в страхе закричал:
– Нет! Ты... Всё из-за тебя! Я не Борис и вы не убьёте меня, проклятые ассасины!
Дмитрий был на грани помешательства, не думая о последствиях, движимый лишь неопределимым страхом, он выпрыгнул в окно, выходящее во внутренний двор и оказался на тех же строительных лесах, по которым во дворец проникла Мария.
– Стой! – крикнула она побежав к окну. – Я хочу помочь!
– Помочь? – с недоумением переспросил дрожащий Дмитрий, остановившись на краю лесов, стоя напротив окна.
– Я смогу вывести тебя отсюда и за пределы Москвы, туда, где враги никогда не найдут тебя.
– Правда? – не веря своим ушам переспросил царь. – Но я ведь один из ваших врагов… Один из тамплиеров. Какая вам выгода?
– Время не ждёт! – поторопила девушка, услышав, как заговорщики с треском вышибли дубовые двери и с криками ворвались во дворец. – Они вот-вот будут здесь. Скорее, давай мне свою руку!
Мария подала руку, но Дмитрий сомневался ещё несколько мгновений, но потом с осторожностью потянул свою ладонь к ладони ассасинки. Ещё секунда, и девушка утянула бы его обратно во дворец, но роковая судьба распорядилась иначе.
Доска под царём внезапно треснула и переломилась, он успел лишь дотронуться кончиками пальцем до руки Марии и с криком полетел вниз, падая с высоты пятнадцати саженей (32 метра). Пролетев это расстояние, он с грохотом упал на землю у житного двора, сломав ногу и сильно повредив грудь, но остался жив, лишь потеряв сознание.
– Merda! – воскликнула Мария, выпрыгнув на леса и оглядев неподвижное тело Дмитрия с помощью орлиного зрения. – Ещё живой, значит, не всё потеряно. Он скажет, кто даёт ему приказы.
К царю на помощь сразу подбежали караульные стрельцы, они облили его водой и сразу привели в чувства.
– Что случилось, государь? – спросил стрелецкий сотник.
– Прошу… Защитите меня от них! – стал умолять со слезами на глазах Дмитрий. – Я озолочу вас, дам поместья, всё имущество мятежников и их семьи в холопство. Отнесите меня на площадь к народу… Мой народ защитит меня!
Сотник хотел уже отдать своим людям приказ, чтобы исполнить просьбу царя, но тут во дворе появился один из людей Татищева и, увидев Дмитрия, закричал:
– Самозванец здесь! Все сюда!
На его крик со всех концов дворца стали быстро сбегаться остальные заговорщики и вскоре стрельцы с царём были окружены вооруженной толпой. Разгневанные заговорщики кричали на них, плевалась, но никто не решался первым начать драку, в которой стрельцы, хорошо обученные ратному делу, порубили бы бердышами немало людей, прежде чем сами были повержены.
Мария тем временем уже спустилась по лесам и молча присоединись к оцеплению стрельцов. Она обдумывала дальнейший план действий и рассматривала несколько вариантов, один из которых приберегла напоследок, решив сейчас дожидаться появления своих ассасинов, с которыми можно было бы попытаться отбить царя у заговорщиков. Нужно было время, и оно было, пока стрельцы стояли на своём.
– Слушайте, – предложил сотник, – пусть царица-мать Марфа ещё раз подтвердит, что это её сын. Если это не так, то Бог в нём волен.
Заговорщики согласились и отправили Василия Голицына за ответом к Марии Фёдоровне Нагой, шестой жене Ивана Грозного и матери Дмитрия Углицкого, за которого выдавал себя царь Дмитрий.
Стали ждать. Время шло, Голицын всё не возвращался, а заговорщики теряли терпение. На стрельцов посыпались угрозы. Всё решило появление среди заговорщиков Василия Шуйского.
– Уйдите прочь! – рявкнул он на стрельцов. – Если вам дороги ваши жены и дети в Стрелецкой слободе, то вы отдадите нам самозванца.
Стрельцы заколебались, страх за своих родных охватил каждого.
– Пусть будет по-вашему, – сдавленным голосом произнёс сотник, видя, что иного выхода нет. – Бог всё видит. Мы умываем руки.
Стрельцы расступились, а заговорщики сразу же схватили Дмитрия, находящегося в полуобморочном состоянии, и поволокли его во дворец.
– Латинских попов к нам привёл, нечестивую польку взял в жены, казну московскую полякам раздавал! – оскалившись в гневе приговаривали мятежники.
Мария пошла за ними следом, теперь у неё был только один, последний вариант действия, и она ждала момента, чтобы воспользоваться им.
Когда царя бросили на пол в большом гостином зале, толпа заговорщиков стала совершенно дикой и потеряла всё человеческое. С Дмитрия сорвали царские одежды и нарядили в какое-то рубище, стали над ним издеваться, бить, тыкать пальцами в глаза и дёргать за уши.
– Говори, самозванец, кто ты такой? – спросил один из бояр заговорщиков и ударил Дмитрия кулаком по лицу. – Твоё имя? Чей ты сын?
– Я Дмитрий, сын Иоанна Васильевича… – произнёс в ответ измученный пленник. – Спросите у моей матери… Прошу, вынесете меня на Лобное место… Вынесите к народу.
Мария стояла в стороне, с сожалением наблюдая за творившимися издевательствами, но пока ничего не могла предпринять.
В зал вошел вернувшийся от царицы-матери Василий Голицын и громко объявил:
– Царица Марфа сейчас сказала, что это не сын её, а настоящий Дмитрий был убит в Угличе!
Присутствующие в зале заговорщики загудели и были готовы разорвать Дмитрия, но пока медлили, ожидая распоряжения главных. Двое из них, подхватив царя за руки, потащили его к окну, у которого стоял Шуйский.
Довольно улыбнувшись, боярин открыл окно и показал царя толпящемуся во дворе народу.
– Виновен ли злодей? – крикнул кто-то из толпы.
– Виновен! – ответил Шуйский и, кивнув кому-то из своих, спешно вышел из зала.
– Руби его! Бей! Казни! – завопили люди снаружи и их крики подхватили и заговорщики в зале.
Вперёд к окну горделивой походкой вышел боярский сын Григорий Валуев и достав пистолет, направил его на Дмитрия.
– Что толковать с этим еретиком: вот как я благословляю польского свистуна! – воскликнул он и потянул за спусковой крючок.
Раздался выстрел, сверкнуло пламя из ствола, пуля просвистела и попала в грудь Дмитрию, который закричал от боли, но был ещё жив. Люди, державшие его, отошли в сторону, а заговорщики с мечами и алебардами обступали со всех сторон, намереваясь добить и растерзать самозваного царя, но первой около него оказалась ассасинка.
Расталкивая других, Мария прыгнула к Дмитрию и вонзила ему левый скрытый клинок в шею – это и был тот вариант, который она откладывала до последнего момента. Едва Фобос пронзил плоть, как его клинок загорелся ярким светом и всё остановилось, замерло, словно на запечатлённом в картине действии. Дмитрий смотрел Марии прямо в глаза, благодаря за дарованную смерть, но это был ещё не конец. Клинки Исповеди останавливали время и переносили в себя сознание убийцы и жертвы, давая им шанс провести последнюю беседу.
Дмитрий и Мария оказались в непонятном пространстве, не имеющим начала и конца, но окруженным письменами Предтеч, которые сверкали как тысячи звёзд. Самозваный царь лежал на невидимом полу, а ассасинка сидела пригнувшись подле него, придерживая ему голову и тело.
– Вот и всё, – произнесла она, и её голос эхом разнёсся по этому пространству.
– Но… – произнёс Дмитрий удивлённо. – Я ещё мыслю! Почему?
– Частицы эдема, – ответила Мария, – названные клинками Исповеди, удерживают твоё сознание, чтобы ты мог со мной поговорить.
– Предтечи… – сказал несчастный и горько заулыбался. – Они были куда умнее нас. Мы гонимся за их наследием и умираем, строя воображаемые миры. Как предсказуемо…
Письмена вокруг сменились живыми картинами из жизни жертвы, менявшиеся одно за другим.
– Где Мудрец? – задала Мария вопрос, ради ответа на который она и пыталась спасти самозваного царя. – Я знаю, что за всеми последними событиями стоит именно он. Кто это?
– Он среди нас, – ответил Дмитрий, – но я не знаю кто он такой. Я встречался с ним всего один раз после посвящения… Я даже не видел его лица. Его приказы мне передавал Мнишек.
Одна из мелькающих картин внезапно задержалась, и Мария увидела со стороны людей в былых мантиях с тамплиерскими крестами, среди которых был Ежи Мнишек, а перед ним на коленях стоял Дмитрий. Это был обряд посвящения.
– Клянешься ли ты отстаивать принципы ордена и бороться за его ценности? – торжественным голосом спрашивал Мнишек.
– Клянусь, – отвечал Дмитрий.
– Никогда и никому не выдавать наших тайн?
– Клянусь.
– С этого момента и до самой смерти, любой ценой?
– Клянусь.
– Вместе мы приблизим зарю Нового мира. Встать, тамплиер.
Дмитрий поднялся на ноги, и все тамплиеры, включая его, в один голос произнесли:
– Non Nobis Domine Non Nobis Sed Nomini Tuo Da Gloriam Not To Us O Lord Not To Us But To Your Name Give Glory. Да направит нас Отец Понимания.
Сцена с посвящением сразу сменилась другой: Дмитрий стоял перед человеком в чёрной мантий с капюшоном, чьё лицо скрывала обшитая шелком маска.
– Теперь ты один из нас, – говорил незнакомец повелительным тоном, – и знаешь своё предназначение. Москва станет отличным местом для начала Нового мира. Ты пообещаешь королю, что уступишь ему территории, когда станешь царём. Пока нам нужна поддержка Польши, но никаких уступок на деле не будет. Папе Римскому скажешь, что сделаешь Россию католической, пусть старик тешит своё самолюбие. Мы должны закрепить свою власть в России, чтобы заложить там фундамент для Нового мира. Ты понял меня?
– Да, великий магистр.
Эта сцена тоже исчезла и Мария снова обратилась к Дмитрию, который лежал и плакал у неё на руках:
– Ты жалеешь об этом?
– Да, – ответил он, – но ничего не вернуть и не поменять. Я мог бы стать полезным царём, стать частью этой страны и народа… Прославить себя! Но я всё испортил…
– Сожалею, но даже при жизни ты не мог ничего изменить. Иди, ничего не бойся. Покойся с миром.
Дмитрий сделал последний вздох, закрыл глаза и умер. Его душа ушла, а Мария вернулась в реальность.
Время снова пошло с того самого места, когда скрытый клинок пронзил шею несчастному. Совершив это милосердное убийство, Мария отскочила в сторону, а заговорщики, не обратив на девушку никакого внимания, продолжили колоть и рубить мёртвое тело царя. Так кончилось недолгое правление Лжедмитрия первого.
– Теперь я знаю его голос, – прошептала Мария покидая дворец.
Пройдя мимо толпы избивавшей песенников и музыкантов их же инструментами, она вскоре вышла из Кремля через Никольские ворота.
Горожане продолжали свирепствовать в городе. Под звук непрекращающегося набата, они истребляли ненавистных поляков, грабили их имущество, стреляли, кололи пиками, секли и рубили каждого. Богатые паны и родственники царицы превратили свои дворы в крепости и отчаянно оборонялись, постреляв немало штурмующего народу. Вскоре против них москвичи выкатили пушки, начав обстреливать обороняющихся ядрами. Только вмешательство бояр во главе с Василием Шуйским спасло пана воеводу от расправы.
Мария не знала о местонахождении Ежи Мнишека, поэтому направилась в бюро ассасинов, идя по залитым кровью улицам, где лежали мёртвые и изуродованные тела тех, над кем были учинены расправы. На одном из переулков она увидела лежащее в канаве тело мёртвого стрельца, которой показался ей знакомым.
– О, нет! – воскликнула ассасинка, спрыгнув в канаву и перевернув тело на спину – это был Михаил Петрович.
Несчастный был весь изрезан, его мучили перед смертью и вырезали на ножом лбу знак ассасинов. На груди у него висела табличка с надписью, которая проливала свет на личность убийцы стрельца:
«Я знаю, что ты меня ищешь».
– И я найду тебя, – решительно прошептала Мария и сжала кулаки.
*…перемотка на более поздний участок памяти…*
*…поиск…*
*…нужный отрывок найден: Монтериджони. Италия. 1614 год…*
Мария осторожно положила Деймос в футляр и вышла прочь из гробницы, закрыв за собой большую каменную плиту. Клинок Исповеди остался в катакомбах под городом.
*…завершение сессии…*
Сон из прошлого прекратился. Кирилл открыл глаза и покинул кресло, всё ещё находясь под впечатлением от увиденного. Мнемосина стояла рядом.
– Я не знаю, что сказать… – проговорил он, вне себя от восхищения. – Это просто невероятно! Древняя Москва, моя далёкая прабабка и Лжедмитрий… Мне даже не верится, что я присутствовал при всём этом. Эта штука… Она ведь бесценна! Сколько всего можно узнать таким образом, заглянув в прошлое своих предков. Мне хочется ещё посмотреть. Узнать, нашла ли Мария этого Мудреца.
– У тебя будет время на это, – сказала Мнемосина, – но сейчас твой отец уже ждёт тебя к завтраку. Ты должен рассказать ему обо всём и приступить к поиску артефакта.
– Завтраку? – переспросил юноша удивлённо. – Прошла целая ночь?
– Ощущение времени в Анимусе несколько иное, чем в реальности. Теперь ты умеешь пользоваться клинками Исповеди и знаешь, где Мария спрятала Деймос.
– Да, мне нужно отправляться в Италию.
– Можешь не спешить с этим. Вы с отцом попадёте туда, когда придёт время. Пока подумайте над тем, где могут хранится части артефакта.
– Да, – с иронией проговорил Кирилл, – моя прабабка охотится за могущественным противником, а мне досталась роль собирателя побрякушек. Мило.
Мнемосина натянуто улыбнулась на слова юноши, показывая этим, что она знает о том, какие непростые события ждут его впереди.
– Тебе пора, Белый Ястреб. Ещё увидимся.
– До встречи, Мнемосина, – кивнул Кирилл и направился к лифту. – Был рад познакомиться с представителем столь могущественной цивилизации. Жаль, что я, обычный человечишка, никогда не смогу подняться до вашего уровня. Время от времени буду заглядывать сюда.
Мнемосина проводила глазами юношу до лифта и, когда он исчез за стеной, взволнованно вздохнула, с тяжелым дыханием опустила голову и проговорила:
– Мне не по себе от того, что мы его обманываем, не раскрываем всю правду. Юнона знает о нём, и она не будет сидеть сложа руки. Может, мне следовало рассказать ему всё?
Рядом появилась голограмма седовласого старца с искрящимися синими глазами, одетого в римскую тогу.
– Не время, сестра, – произнёс он.
*…воспроизведение выбранного участка памяти…*
Ранним утром 17 мая 1606 года на колокольне соборной церкви монастыря на Ильинке внезапно ударили в набат, который быстро донёсся до слуха пономарей в других храмах, не знавших причины, но тоже ставших бить в колокола, передавая по цепочке тревожный сигнал. Вся Москва была оглушена набатным звоном и зашевелилась, словно побеспокоенный пчелиный улей. Разбуженные горожане стали выходить на улицы, спрашивая друг у друга о причинах тревоги и делая различные предположения, но никто точно не знал, что происходило на самом деле и в какую крупную политическую игру был вовлечена столица.
Когда почти весь люд покинул свои дома, по главным улицам пронеслись конные глашатаи, кричащие во всё горло:
– Пожар! Город горит! Все на Пожар!
Это объявление сильно растревожило горожан, но успокоило многочисленных иноземных гостей царской свадьбы, большинство из которых находились ещё в хмельном состоянии после пира, который завершился во дворце только под утро.
Тоже разбуженный набатом, подхваченным кремлёвскими храмами, царь Дмитрий покинул покои супруги и направился в свой дворец, где встретил Дмитрия Шуйского, который доложил ему о том, что Москва охвачена пламенем. Царь отправился успокоить жену, а затем собирался отправиться на пожар, не подозревая о том, какая угроза нависла над нём. Стоит отметить, что последние несколько дней гости не один раз доносили ему о готовящемся против него заговоре, но он пренебрежительно отмахивался от всех доносов, продолжая пить, гулять и веселиться.
Взволнованные горожане стекались со всех районов на Троицкую (Красную) площадь или просто Пожар, как её называли из-за постоянно сгорающих в огне торговых лавках. Толпа говорила о большом пожаре, о котором было объявлено, но никто нигде не видел ни дыма, ни языков пламени. Одни преисполнялись удивлением, другие выражали своё недовольство необъяснимой тревогой, а третьи ругали и винили во всём понаехавших на царскую свадьбу поляков, которые своими пьяными выходками разгневали против себя большинство горожан.
Спустя некоторое время, мимо торговых рядов к Лобному месту выехали бояре Шуйские, Голицын и Татищев, сопровождаемые двумя сотнями вооруженных соратников.
В это же время со стороны моста через реку Неглинную на площадь вошла девушка, одетая в красный стрелецкий кафтан с капюшоном – это была Мария Аудиторе-Егорова, названная в честь матери своего великого предка Эцио. Ей было чуть больше двадцати лет, черноволосая кареглазая итальянка со смазливым личиком, но довольно непростым и порой противоречивым характером. Многие земляки ассасины хорошо знакомые с историей семьи Аудиторе, утверждали, что внешностью Мария напоминала Клаудию Аудиторе, а нравом пошла в самого Эцио. По любви став женой московского ассасина Александра Егорова, Мария покинула отчий дом и отправилась с мужем в далёкую Московию, почти сразу оказавшись в нескончаемом водовороте событий Смутного времени.
Запыхавшись от быстрого бега, Мария смешалась с толпой на площади и, пройдя по торговым рядам, остановилась около пожилого стрельца, который стоял у одной из лавок, скрестив руки на груди и облокотившись спиной на деревянную стену, и непринуждённым взором наблюдал за вооруженной группой бояр.
Увидев девушку, стрелец, не меняя своего положения, приложил левую руку к груди в приветствии ассасинов и произнёс:
– Здравствуйте, Мария. Вы как раз вовремя.
– Что происходит, Михаил Петрович? – спросила ассасинка, говоря с едва заметным итальянским акцентом.
– Поглядите сами, – ответил собеседник и указал ладонью на Лобное место, куда в этот момент взошел Василий Шуйский и попросил у толпы тишины.
– Слушайте меня, люди! – крикнул он властным голосом, давая понять, что не потерпит от черни неповиновения. – Литва собирается убить царя! Бейте Литву!
Волна негодования прокатилась по толпе, со всех сторон раздались выкрики поддержки и гневные восклицания подстрекателей, сразу подхваченные людьми:
– Бей Литву!
– Да, долой иноземцев!
– На кол их всех!
– Идём бить Литву!
– Поляки царя убивают!
– Не царь он, а Гришка Отрепьев!
– Врёшь, собака!
– Защитим государя!
В последние дни Москве нужна была лишь искра, чтобы началось восстание, и эту иску дал народу Василий Шуйский. Возбуждённая толпа ещё более оживилась и закипела безудержным гневом, скопившимся во время празднования царской свадьбы, когда пьяные поляки после пиров выходили группами на улицы, громко вопили, грабили прохожих, били недовольных, врывались в дома и кидались на женщин. Весь накопленный гнев выплеснулся в одно мгновение, грозным эхом прокатившись по всему городу. Часть разгневанной толпы, среди которых были заранее вооруженные боярами люди, сразу же кинулась грабить и бить поляков, врываться ко дворам, где стояли польские паны со свитами. Под каток толпы попадали и невиновные, но это вряд ли кого-нибудь волновало, когда везде начинал твориться неуправляемый хаос. Всепоглощающее пламя Московского бунта разгоралось с неведанной силой.
– Шуйский ночью уменьшил немецкую охрану во дворце, – сообщил Михаил Петрович, – открыл тюрьмы, выпустил преступников и вооружил их. Нет сомнений в том, что они хотят устроить беспорядки в городе, спустив горожан на поляков, а сами под шумок собираются убить Дмитрия.
– Merda! – выругалась Мария и её глаза гневно засверкали. – Самозванец заслуживает смерти, но только не сейчас, когда мы почти уговорили его отречься от тамплиеров.
– Что предпримем? Или подождём Александра Фёдоровича?
– Мы не можем ждать, – спешно проговорила девушка, быстро обдумав свой план, – Нужно опередить заговорщиков, пока они не добрались до царя. Я проберусь во дворец и попытаюсь предложить Дмитрию нашу защиту в обмен на информацию об его хозяевах. Вы скорее бегите в бюро и приведите всех наших людей, и Алексашку, если он там будет. Ещё приготовьте лошадей на тот случай, если придётся прорываться из города.
– Хорошо, я всё сделаю и мигом обернусь, – сказал стрелец и побежал исполнять приказание.
Мария покинула площадь спокойным шагом, чтобы не привлекать к себя внимания, перешла обратно мост через Неглинную, а затем побежала по улицам вдоль берега реки. Добравшись Кутафья башни и пройдя через неё, она вышла на Троицкий мост к одноимённой башне и воротам Кремля, которые оказались запертыми, но это вряд ли стало бы преградой для ассасинки. Взбежав по стене, она ловко вскарабкалась на вершину самой высокой кремлёвской башни, как и остальные, не имевшей ещё тогда красивого каменного шатра. От башни к строительным лесам у недостроенной части палат царицы ассасинами был натянут крепкий канат, по которому можно было попасть во дворец.
Бросив с высоты взгляд на Соборную площадь, Мария увидела, что Василий Шуйский уже въехал с толпой вооруженных соратников через Фроловские (Спасские) ворота и приближался к Успенскому собору.
– Нужно спешить, – сказала сама себе девушка, вытащила отселяемый клинок на правой руке и, вставив его лезвием обратно в механизм, превратила оружие в крюк, который с щелчком выдвинулся на конце рукоятки кинжала. Это был один из клинков Исповеди – Деймос.
Сделав прыжок с вершины башни, она зацепилась крюком за канат и скатилась по нему на леса, миновав стрелецкие караулы, а затем сразу запрыгнула в одно из открытых окон.
Внутри взору представала роскошь убранства царских палат, о которых голландский купец Исаак Масса написал в своих «Кратких известиях о Московии», но Марию всё это богатство никак не интересовало, зная о примерном местонахождении царя, она прямиком направилась в его покои.
Пройдя несколько залов с высокими сводчатыми потолками и не обнаружив там даже слуг, Мария свернула на одну из лестниц и неожиданно встретила там человека в рясе диакона, который тоже был незваным гостем во дворце и никак не ожидал увидеть здесь ассасинку. Вскрикнув от неожиданности, он на несколько секунд впал в замешательство, а потом, видимо решив не рисковать жизнью, резко рванул прочь, надеясь ускользнуть.
– Стой, предатель! – закричала Мария и кинула метательный кинжал, который вонзился в ступню диакона.
Дьяк закричал от боли и, скатившись вниз по лестнице, распластался на дорогом персидском ковре ручной работы.
– Будь ты проклята! – выругался он и начал ползти к двери.
– Тимофей Осипов, вот так встреча, – властно проговорила девушка, спустившись следом и подойдя ближе, перевернула ногой диакона на спину. – И чего это отринувший кредо ассасин забыл в царском дворце? Защищаешь своего покровителя?
– Защищаю? – проговорил дьяк с насмешливым хрипом и презрительной ухмылкой на лице. – Я пришел убить его. Мы знаем, что Дмитрий хочет переметнуться к вам, но у него ничего не получится. Он умрёт раньше, чем скажет тебе что-либо.
– Но теперь тебе не удастся ничего сделать.
– Ха-ха! Ты всё такая же наивная, как и раньше. Выгляни в окно, Мария, они уже здесь, и скоро придёт смерть самозванцу. Ты никогда не найдешь хозяина. Даже я никогда не видел его лица.
– Это мы ещё посмотрим, – гневно прошептала ассасинка и, приподняв диакона за грудки, с силой бросила обратно на ковёр.
Снаружи во дворе послышались сотни голосов разгневанной толпы, едва сдерживаемой тридцатью немецкими алебардщиками. Заговорщики во главе с Шуйским и Татищевым были уже у крыльца.
– Басманов, выдавай нам самозванца! – раздался грозный голос Василия Шуйского.
Оставив Тимофея, Мария подскочила к одному из окон, выходящих во двор, и увидела на крыльце фигуру Петра Басманова, который держа саблю в руке, вместе с несколькими немцами загораживал вход наседавшей толпе. За его спиной в передней с алебардой стоял сам царь Дмитрий, девушка не видела его, но узнала по голосу.
– Прочь! – кричал он заговорщикам. – Я вам не Борис!
Заметив, что ассасинка увлеклась сценой на улице, оставив его без присмотра, Тимофей тихо поднялся на ноги и, превозмогая боль, бесшумно подкрался к ней за спину. В руках у него блеснул кинжал, ещё немного и его клинок вонзился бы в шею девушки, но в последний момент Мария увидела на стекле отражение сверкнувшего на лезвии блика и ловко отскочила в сторону от смертельного удара.
– Ты сам напросился, – произнесла она гневно, схватив дьяка за кисть и вывернув ему руку в болевом приёме, толкнула его в окно.
Тимофей с криками вылетел в окно, вместе с осколками стекла, и пролетев десять саженей (21 метр), насмерть разбился об вымощенный камнем двор.
Вид смерти диакона ещё сильнее возбудил толпу. Раздались выстрелы и пути засвистели у крыльца, ранив одного из алебардщиков в руку. Угрозы кончились, заговорщики принялись за дело, сметая преграждавшую путь немецкую охрану.
– Беги, государь! – успел крикнуть Басманов, обернувшись назад к царю, и тут же Татищев, воспользовавшись подходящим моментом, ударил его ножом в сердце.
Тело поверженного Басманова упало на ступеньки, по которым полилась его алая кровь, и было затоптано толпой, рванувшей к входу, но испуганный царь успел запереть дубовые двери, оставив на растерзание свою стражу.
– Мне конец… – проговорил Дмитрий, тяжело дыша и дрожа всем телом. – Что делать? Бежать! Бежать в туннели…
Царь вспомнил о потайных коридорах, которые он сам приказал создать при постройке дворца, чтобы иметь возможность сбежать. Дверь в один из таких помещения находился в опочивальне. Туда и побежал Дмитрий, поднявшись по лестнице наверх, но тут в одном из залов его неуклюжая фигура встретилась с Марией.
Принадлежность Дмитрия можно было определить лишь по дорогому вышитому золотом кафтану бежевого цвета, а вот внешность у него была отнюдь не царская для того вида, в котором в Московском царстве было принято видеть государя. Дмитрий был невысок ростом, непропорционально широкоплеч, голубоглаз и рыжеволос. Его некрасивое круглое лицо уродовали две бородавки на лбу и щеке, так же, как и руки разной длины, вместе с короткой шеей. Бороду он носил, что в глазах людей сильнее всего нарушало привычный облик царя.
Увидев ассасинку, Дмитрий испуганно отпрянул назад и в страхе закричал:
– Нет! Ты... Всё из-за тебя! Я не Борис и вы не убьёте меня, проклятые ассасины!
Дмитрий был на грани помешательства, не думая о последствиях, движимый лишь неопределимым страхом, он выпрыгнул в окно, выходящее во внутренний двор и оказался на тех же строительных лесах, по которым во дворец проникла Мария.
– Стой! – крикнула она побежав к окну. – Я хочу помочь!
– Помочь? – с недоумением переспросил дрожащий Дмитрий, остановившись на краю лесов, стоя напротив окна.
– Я смогу вывести тебя отсюда и за пределы Москвы, туда, где враги никогда не найдут тебя.
– Правда? – не веря своим ушам переспросил царь. – Но я ведь один из ваших врагов… Один из тамплиеров. Какая вам выгода?
– Время не ждёт! – поторопила девушка, услышав, как заговорщики с треском вышибли дубовые двери и с криками ворвались во дворец. – Они вот-вот будут здесь. Скорее, давай мне свою руку!
Мария подала руку, но Дмитрий сомневался ещё несколько мгновений, но потом с осторожностью потянул свою ладонь к ладони ассасинки. Ещё секунда, и девушка утянула бы его обратно во дворец, но роковая судьба распорядилась иначе.
Доска под царём внезапно треснула и переломилась, он успел лишь дотронуться кончиками пальцем до руки Марии и с криком полетел вниз, падая с высоты пятнадцати саженей (32 метра). Пролетев это расстояние, он с грохотом упал на землю у житного двора, сломав ногу и сильно повредив грудь, но остался жив, лишь потеряв сознание.
– Merda! – воскликнула Мария, выпрыгнув на леса и оглядев неподвижное тело Дмитрия с помощью орлиного зрения. – Ещё живой, значит, не всё потеряно. Он скажет, кто даёт ему приказы.
К царю на помощь сразу подбежали караульные стрельцы, они облили его водой и сразу привели в чувства.
– Что случилось, государь? – спросил стрелецкий сотник.
– Прошу… Защитите меня от них! – стал умолять со слезами на глазах Дмитрий. – Я озолочу вас, дам поместья, всё имущество мятежников и их семьи в холопство. Отнесите меня на площадь к народу… Мой народ защитит меня!
Сотник хотел уже отдать своим людям приказ, чтобы исполнить просьбу царя, но тут во дворе появился один из людей Татищева и, увидев Дмитрия, закричал:
– Самозванец здесь! Все сюда!
На его крик со всех концов дворца стали быстро сбегаться остальные заговорщики и вскоре стрельцы с царём были окружены вооруженной толпой. Разгневанные заговорщики кричали на них, плевалась, но никто не решался первым начать драку, в которой стрельцы, хорошо обученные ратному делу, порубили бы бердышами немало людей, прежде чем сами были повержены.
Мария тем временем уже спустилась по лесам и молча присоединись к оцеплению стрельцов. Она обдумывала дальнейший план действий и рассматривала несколько вариантов, один из которых приберегла напоследок, решив сейчас дожидаться появления своих ассасинов, с которыми можно было бы попытаться отбить царя у заговорщиков. Нужно было время, и оно было, пока стрельцы стояли на своём.
– Слушайте, – предложил сотник, – пусть царица-мать Марфа ещё раз подтвердит, что это её сын. Если это не так, то Бог в нём волен.
Заговорщики согласились и отправили Василия Голицына за ответом к Марии Фёдоровне Нагой, шестой жене Ивана Грозного и матери Дмитрия Углицкого, за которого выдавал себя царь Дмитрий.
Стали ждать. Время шло, Голицын всё не возвращался, а заговорщики теряли терпение. На стрельцов посыпались угрозы. Всё решило появление среди заговорщиков Василия Шуйского.
– Уйдите прочь! – рявкнул он на стрельцов. – Если вам дороги ваши жены и дети в Стрелецкой слободе, то вы отдадите нам самозванца.
Стрельцы заколебались, страх за своих родных охватил каждого.
– Пусть будет по-вашему, – сдавленным голосом произнёс сотник, видя, что иного выхода нет. – Бог всё видит. Мы умываем руки.
Стрельцы расступились, а заговорщики сразу же схватили Дмитрия, находящегося в полуобморочном состоянии, и поволокли его во дворец.
– Латинских попов к нам привёл, нечестивую польку взял в жены, казну московскую полякам раздавал! – оскалившись в гневе приговаривали мятежники.
Мария пошла за ними следом, теперь у неё был только один, последний вариант действия, и она ждала момента, чтобы воспользоваться им.
Когда царя бросили на пол в большом гостином зале, толпа заговорщиков стала совершенно дикой и потеряла всё человеческое. С Дмитрия сорвали царские одежды и нарядили в какое-то рубище, стали над ним издеваться, бить, тыкать пальцами в глаза и дёргать за уши.
– Говори, самозванец, кто ты такой? – спросил один из бояр заговорщиков и ударил Дмитрия кулаком по лицу. – Твоё имя? Чей ты сын?
– Я Дмитрий, сын Иоанна Васильевича… – произнёс в ответ измученный пленник. – Спросите у моей матери… Прошу, вынесете меня на Лобное место… Вынесите к народу.
Мария стояла в стороне, с сожалением наблюдая за творившимися издевательствами, но пока ничего не могла предпринять.
В зал вошел вернувшийся от царицы-матери Василий Голицын и громко объявил:
– Царица Марфа сейчас сказала, что это не сын её, а настоящий Дмитрий был убит в Угличе!
Присутствующие в зале заговорщики загудели и были готовы разорвать Дмитрия, но пока медлили, ожидая распоряжения главных. Двое из них, подхватив царя за руки, потащили его к окну, у которого стоял Шуйский.
Довольно улыбнувшись, боярин открыл окно и показал царя толпящемуся во дворе народу.
– Виновен ли злодей? – крикнул кто-то из толпы.
– Виновен! – ответил Шуйский и, кивнув кому-то из своих, спешно вышел из зала.
– Руби его! Бей! Казни! – завопили люди снаружи и их крики подхватили и заговорщики в зале.
Вперёд к окну горделивой походкой вышел боярский сын Григорий Валуев и достав пистолет, направил его на Дмитрия.
– Что толковать с этим еретиком: вот как я благословляю польского свистуна! – воскликнул он и потянул за спусковой крючок.
Раздался выстрел, сверкнуло пламя из ствола, пуля просвистела и попала в грудь Дмитрию, который закричал от боли, но был ещё жив. Люди, державшие его, отошли в сторону, а заговорщики с мечами и алебардами обступали со всех сторон, намереваясь добить и растерзать самозваного царя, но первой около него оказалась ассасинка.
Расталкивая других, Мария прыгнула к Дмитрию и вонзила ему левый скрытый клинок в шею – это и был тот вариант, который она откладывала до последнего момента. Едва Фобос пронзил плоть, как его клинок загорелся ярким светом и всё остановилось, замерло, словно на запечатлённом в картине действии. Дмитрий смотрел Марии прямо в глаза, благодаря за дарованную смерть, но это был ещё не конец. Клинки Исповеди останавливали время и переносили в себя сознание убийцы и жертвы, давая им шанс провести последнюю беседу.
Дмитрий и Мария оказались в непонятном пространстве, не имеющим начала и конца, но окруженным письменами Предтеч, которые сверкали как тысячи звёзд. Самозваный царь лежал на невидимом полу, а ассасинка сидела пригнувшись подле него, придерживая ему голову и тело.
– Вот и всё, – произнесла она, и её голос эхом разнёсся по этому пространству.
– Но… – произнёс Дмитрий удивлённо. – Я ещё мыслю! Почему?
– Частицы эдема, – ответила Мария, – названные клинками Исповеди, удерживают твоё сознание, чтобы ты мог со мной поговорить.
– Предтечи… – сказал несчастный и горько заулыбался. – Они были куда умнее нас. Мы гонимся за их наследием и умираем, строя воображаемые миры. Как предсказуемо…
Письмена вокруг сменились живыми картинами из жизни жертвы, менявшиеся одно за другим.
– Где Мудрец? – задала Мария вопрос, ради ответа на который она и пыталась спасти самозваного царя. – Я знаю, что за всеми последними событиями стоит именно он. Кто это?
– Он среди нас, – ответил Дмитрий, – но я не знаю кто он такой. Я встречался с ним всего один раз после посвящения… Я даже не видел его лица. Его приказы мне передавал Мнишек.
Одна из мелькающих картин внезапно задержалась, и Мария увидела со стороны людей в былых мантиях с тамплиерскими крестами, среди которых был Ежи Мнишек, а перед ним на коленях стоял Дмитрий. Это был обряд посвящения.
– Клянешься ли ты отстаивать принципы ордена и бороться за его ценности? – торжественным голосом спрашивал Мнишек.
– Клянусь, – отвечал Дмитрий.
– Никогда и никому не выдавать наших тайн?
– Клянусь.
– С этого момента и до самой смерти, любой ценой?
– Клянусь.
– Вместе мы приблизим зарю Нового мира. Встать, тамплиер.
Дмитрий поднялся на ноги, и все тамплиеры, включая его, в один голос произнесли:
– Non Nobis Domine Non Nobis Sed Nomini Tuo Da Gloriam Not To Us O Lord Not To Us But To Your Name Give Glory. Да направит нас Отец Понимания.
Сцена с посвящением сразу сменилась другой: Дмитрий стоял перед человеком в чёрной мантий с капюшоном, чьё лицо скрывала обшитая шелком маска.
– Теперь ты один из нас, – говорил незнакомец повелительным тоном, – и знаешь своё предназначение. Москва станет отличным местом для начала Нового мира. Ты пообещаешь королю, что уступишь ему территории, когда станешь царём. Пока нам нужна поддержка Польши, но никаких уступок на деле не будет. Папе Римскому скажешь, что сделаешь Россию католической, пусть старик тешит своё самолюбие. Мы должны закрепить свою власть в России, чтобы заложить там фундамент для Нового мира. Ты понял меня?
– Да, великий магистр.
Эта сцена тоже исчезла и Мария снова обратилась к Дмитрию, который лежал и плакал у неё на руках:
– Ты жалеешь об этом?
– Да, – ответил он, – но ничего не вернуть и не поменять. Я мог бы стать полезным царём, стать частью этой страны и народа… Прославить себя! Но я всё испортил…
– Сожалею, но даже при жизни ты не мог ничего изменить. Иди, ничего не бойся. Покойся с миром.
Дмитрий сделал последний вздох, закрыл глаза и умер. Его душа ушла, а Мария вернулась в реальность.
Время снова пошло с того самого места, когда скрытый клинок пронзил шею несчастному. Совершив это милосердное убийство, Мария отскочила в сторону, а заговорщики, не обратив на девушку никакого внимания, продолжили колоть и рубить мёртвое тело царя. Так кончилось недолгое правление Лжедмитрия первого.
– Теперь я знаю его голос, – прошептала Мария покидая дворец.
Пройдя мимо толпы избивавшей песенников и музыкантов их же инструментами, она вскоре вышла из Кремля через Никольские ворота.
Горожане продолжали свирепствовать в городе. Под звук непрекращающегося набата, они истребляли ненавистных поляков, грабили их имущество, стреляли, кололи пиками, секли и рубили каждого. Богатые паны и родственники царицы превратили свои дворы в крепости и отчаянно оборонялись, постреляв немало штурмующего народу. Вскоре против них москвичи выкатили пушки, начав обстреливать обороняющихся ядрами. Только вмешательство бояр во главе с Василием Шуйским спасло пана воеводу от расправы.
Мария не знала о местонахождении Ежи Мнишека, поэтому направилась в бюро ассасинов, идя по залитым кровью улицам, где лежали мёртвые и изуродованные тела тех, над кем были учинены расправы. На одном из переулков она увидела лежащее в канаве тело мёртвого стрельца, которой показался ей знакомым.
– О, нет! – воскликнула ассасинка, спрыгнув в канаву и перевернув тело на спину – это был Михаил Петрович.
Несчастный был весь изрезан, его мучили перед смертью и вырезали на ножом лбу знак ассасинов. На груди у него висела табличка с надписью, которая проливала свет на личность убийцы стрельца:
«Я знаю, что ты меня ищешь».
– И я найду тебя, – решительно прошептала Мария и сжала кулаки.
*…перемотка на более поздний участок памяти…*
*…поиск…*
*…нужный отрывок найден: Монтериджони. Италия. 1614 год…*
Мария осторожно положила Деймос в футляр и вышла прочь из гробницы, закрыв за собой большую каменную плиту. Клинок Исповеди остался в катакомбах под городом.
*…завершение сессии…*
Сон из прошлого прекратился. Кирилл открыл глаза и покинул кресло, всё ещё находясь под впечатлением от увиденного. Мнемосина стояла рядом.
– Я не знаю, что сказать… – проговорил он, вне себя от восхищения. – Это просто невероятно! Древняя Москва, моя далёкая прабабка и Лжедмитрий… Мне даже не верится, что я присутствовал при всём этом. Эта штука… Она ведь бесценна! Сколько всего можно узнать таким образом, заглянув в прошлое своих предков. Мне хочется ещё посмотреть. Узнать, нашла ли Мария этого Мудреца.
– У тебя будет время на это, – сказала Мнемосина, – но сейчас твой отец уже ждёт тебя к завтраку. Ты должен рассказать ему обо всём и приступить к поиску артефакта.
– Завтраку? – переспросил юноша удивлённо. – Прошла целая ночь?
– Ощущение времени в Анимусе несколько иное, чем в реальности. Теперь ты умеешь пользоваться клинками Исповеди и знаешь, где Мария спрятала Деймос.
– Да, мне нужно отправляться в Италию.
– Можешь не спешить с этим. Вы с отцом попадёте туда, когда придёт время. Пока подумайте над тем, где могут хранится части артефакта.
– Да, – с иронией проговорил Кирилл, – моя прабабка охотится за могущественным противником, а мне досталась роль собирателя побрякушек. Мило.
Мнемосина натянуто улыбнулась на слова юноши, показывая этим, что она знает о том, какие непростые события ждут его впереди.
– Тебе пора, Белый Ястреб. Ещё увидимся.
– До встречи, Мнемосина, – кивнул Кирилл и направился к лифту. – Был рад познакомиться с представителем столь могущественной цивилизации. Жаль, что я, обычный человечишка, никогда не смогу подняться до вашего уровня. Время от времени буду заглядывать сюда.
Мнемосина проводила глазами юношу до лифта и, когда он исчез за стеной, взволнованно вздохнула, с тяжелым дыханием опустила голову и проговорила:
– Мне не по себе от того, что мы его обманываем, не раскрываем всю правду. Юнона знает о нём, и она не будет сидеть сложа руки. Может, мне следовало рассказать ему всё?
Рядом появилась голограмма седовласого старца с искрящимися синими глазами, одетого в римскую тогу.
– Не время, сестра, – произнёс он.