DiKIskander
Сотрудник
Название: Полёт Белого Ястреба
Бета: Есть
Размер: Maxi
Состояние: В процессе
Фандом: Вселенная AC
Главные герои: Кирилл Егоров (Белый Ястреб), Жюли де Мартен (парижская авантюристка), Уильям Кенуэй (великий магистр тамплиеров, младший сын Хэйтема)
Рейтинг: NC-17
Жанры: Гет, Романтика, Ангст, Детектив, Экшн (action)
Дисклаймер: Вселенная –Assassin's Creed (Ubisoft), герои и сюжет полностью мои.
Описание: Эта история рассказывает о жизни потомственного ассасина Кирилла Егорова, который начинает свой путь убийцы и оказывается в водовороте событий, наполненных приключениями, сражениями, интригами и неразгаданными тайнами цивилизации Ису. Со стороны может показаться, что это просто очередной исторический эпизод бесконечной войны ассасинов и тамплиеров, но на самом деле здесь скрыто нечто большее, что способно повлиять на глобальный сюжет всей серии Assassin's Creed. Этот фанфик мой вариант финала!
Примечание:
Данный фанфик воплощение в прозе моей мечты об игре про русского ассасина, активного участника событий эпохи Наполеоновских войн. Задумка всего сюжета уже готова и если мне удастся её полностью реализовать, то должна получится интересная интригующая история с неожиданными поворотами и эпичным финалом, который некоторым образом будет влиять на события современности и историю Дезмонда. Из каноничных героев появятся Коннор и Арно. Надеюсь, что Вам понравится моя работа и Вы не пройдёте мимо неё.
Глава I: «16 сентября 1781 года»
В данной главе описываются три предыстории из жизни главных героев, произошедшие в один день: 16 сентября 1781 года.
Санкт-Петербург.
– Где он?
– Я его не вижу.
– Может, он ещё не пришел.
– Нет, он должен быть здесь.
– Используй своё шестое чувство.
– Уже.
– Что «уже»?
– Четвёртое кресло в третьем ряду.
– Прекрасно.
Так беседовали два молодых дворянина, одетые с иголочки в дорогие и изящные костюмы, недавно привезённые из Франции, сидя в последних рядах театрального помещения Сухопутного шляхетного кадетского корпуса, располагавшегося в перестроенном дворце Меншикова. Первый был высоким синеглазым блондином, лет двадцати трёх, а другой – коренастым кареглазым брюнетом, возрастом под тридцать.
На освещённой сцене шла комическая опера Аблесимова «Мельник», в постановке театра Карла Книпера, недавно получившего название – Вольный Российский театр.
Закончилось третье явление, и наступила небольшая пауза перед следующим выходом на сцену актёров, играющих Мельника, Фетинью и Анкудина.
Молодые люди в последнем ряду мало интересовались оперой, в отличие от остального зрительного зала, во тьме которого регулярно раздавался смех. Они пытались высмотреть человека в третьем ряду, но получалось только у одного.
– Что будем делать, Миро? – спросил полушепотом брюнет.
– Закончим начатое, Олег, – ответил блондин, тем же тоном.
– Ты взял скрытый клинок?
– Нет.
– Кинжал?
– Нет.
– Неужели пистолет?
– Нет.
– Тогда что?
– Буду импровизировать.
– Как?
– Я тут заметил, что в четвёртом ряду есть свободные места. Пожалуй, оттуда эта прелестная опера будет смотреться куда лучше. Пожелай мне удачи, друг.
– Удачи. Надеюсь, ты не забыл, что твоя жена родит не сегодня-завтра. Будь осторожен.
Миро, он же Мирослав, покинул своё кресло, и неспешной походкой направился к сцене и остановился у четвёртого ряда. Извинившись за неудобства перед побеспокоенными зрителями, он прошел на одно из свободных мест и оказался как раз за спиной того человека, за которым наблюдал.
Человек сидящий впереди был мужчина сорока лет, одетый в красный кафтан, обшитый золотой нитью; на его голове красовался белый напудренный парик – бинет. Он смотрел оперу горделивым взглядом, не выказывая никаких эмоций, даже небольшой улыбки. Актёры оперы были бы сильно огорчены, если бы все зрители показывали такую холодность к их выступлению, какую показывал этот господин.
Мирослав откинулся в кресле и несколько минут просидел в таком положении, показывая, что он любуется представлением, но на самом деле он был настолько же равнодушен к опере, как и человек красном кафтане. Затем, решив, что пора действовать, он аккуратно снял шнурок с лорнета, сложил его вдвое и нагнулся к креслу своей цели.
– Добрый вечер, господин, – произнёс он ледяным тоном и, казалось, дружески хлопнул человека в кафтане по плечу.
Тот вздрогнул, испугавшись голоса молодого человека, и хотел встать с места, но не успел он сделать даже одного движения, как его шею обвил шнурок, петля которого мгновенно сомкнулась, сдавив горло; он задыхался и не мог закричать, чтобы привлечь внимание людей – со стороны казалось, что молодой человек встретил в следующем ряду знакомого и теперь, прильнув ближе, что-то нашептывает ему на ухо. Даже пойманный в петлю, он мог бы привлечь внимание соседей, если бы кто-нибудь сидел рядом, но благородный господин всегда покупал билеты сразу на несколько мест, чтобы сидеть одному или с охраной, которая сегодня, по роковому стечению обстоятельств, была оставлена снаружи.
– Право, господин, истории свойственно повторяться, – прошептал Мирослав, продолжая сдавливать горло своей жертвы. – Помнится, почти тридцать лет назад в лондонском театре Ковент-Гарден было совершено убийство одного члена нашего ордена. А теперь, здесь в Петербурге, в театре умираете вы, один из них. Мысль о смерти более жестока, чем сама смерть. Я помогу вам от неё избавиться. Покойтесь с миром.
Молодой дворянин сильнее сдавил петлю, человек в кафтане задрожал в предсмертной агонии и затих, заснув вечным сном, сидя в театральном кресле.
До конца представления никто не обращал внимания на «спящего» зрителя – человек, заснувший от скуки в театре, был обычным делом, особенно в позднее время. Только когда опера закончилась, и зрители стали расходится, работники театра попытались разбудить его и, наконец, обнаружили, что он мёртв.
Новость об убийстве влиятельного дворянина в Кадетском корпусе быстро облетела все петербургские салоны, куда вечерами собиралась почти вся столичная аристократия. Одним из первых об убийстве сообщили директору Кадетского корпуса Андрею Яковлевичу Пурпуру и генерал-губернатору Петербурга князю Александру Михайловичу Голицину, который, ко всему прочему, был Членом Совета при Сухопутном Шляхетском Кадетском корпусе, и был лично заинтересован в скорейшем расследовании этого убийства.
Весь город гудел, как потревоженный улей, а парочка молодых дворян, ставших причиной такого шума, беззаботно катались в карете по ночному Петербургу, в компании кучера и двух лакеев. Только в полночь карета остановилась у одного из особняков в Литейном районе.
– Господин! Господин, Мирослав! – кричал пожилой дворецкий, выбежав навстречу хозяину особняка. – Позвольте поздравить вас и сообщить радостную новость! Три часа назад у вас родился сын!
– Сын! – воскликнул радостно молодой дворянин и со всех ног бросился в дом.
Не видя ничего перед глазами, он взбежал по лестнице на третий этаж особняка и буквально залетел в будуар жены, где, помимо молодой мамы и новорожденного, находился врач семьи Пётр Афанасьевич Авдеев с двумя ассистентками и три служанки хозяйки дома.
– Анна, – окликнул жену взволнованный хозяин дома.
– Мирослав! – воскликнула молодая белокурая мама, радостно сверкнув бирюзовыми глазами.
В руках она держала младенца, завёрнутого в белую атласную пелёнку, подвязанную красной лентой. Новорожденный тихо спал, привыкший к утробному звуку внутри матери, и не отвлекался на посторонний шум.
Молодой отец подошел к жене и, дрожа от волнения, с осторожностью взял младенца из её рук.
– Мой сын! – торжественно произнёс он, глядя на милое личико спящего ребёнка. – Моя кровь, мой наследник. Кирилл. Кирилл Егоров!
Париж.
В то же самое время, когда в Санкт-Петербурге Мирослав Егоров убивал свою жертву, на архитектурной родине петербургских дворцов, Сен-Жерменском предместье Парижа, в одном из богатых особняков, окруженных живописными садами, усаживалась за ужин семья пятидесятилетнего банкира Эмиля де Мартен. Всего их было восемь человек. Сам банкир, вместе с супругой Мадлен, сидел во главе стола; по правую руку от него сидел старший сын Антуан с молодой женой красавицей Жизель; по левую – Жиль, младший брат Эмиля, с супругой Валери; чуть поодаль сидели младшие дети: Патрис и Адели. Дамы были одеты в дорогие пышные костюмы, согласно последней моде, которую устанавливала королева Мария-Антуанетта, а мужчины в аби с изысканными вышивками.
Семья собралась на ужин, дабы отпраздновать в узком кругу возвращение из путешествия Антуана и Жизель, у которых полгода назад родилась дочь.
– И как вам города Европы, Антуан? – спросил Жиль де Мартен, после поздравлений и сторонних светских разговоров.
– Они прекрасны, месье Жиль! – ответил молодой человек. – Берлин, Вена, Рим… Но особенно меня поразили Венеция и один из её «братьев» – Санкт-Петербург, этот город, прозванный Северной Пальмирой. Нас с Жизель восхитило гостеприимство людей в этих городах. Я даже подружился в Петербурге с одним офицером – Мирославом Егоровым и его супругой Анной.
– У них скоро должен был родиться ребёнок, – добавила Жизель с улыбкой. – Увидев у нас на руках нашу малышку, они сказали, что если у них родится мальчик, то они непременно приедут к нам в Париж, чтобы устроить помолвку.
– Ей только полгода отроду, а вы уже нашли ей жениха, который ещё не родился. – сказала Адели, неодобрительно покачав головой – девушку недавно обручили с молодым виконтом, не спросив у неё согласия.
– Действительно, Антуан – вступил в разговор банкир, – ты, как прилежный сын, должен был обратиться ко мне за советом, прежде чем устраивать обручение своей новорождённой дочери.
– Дорогой отец, – ответил старший сын, – я ценю вашу заботу и ваше участие в моей жизни, но судьбой своей дочери буду распоряжаться я.
– Полагаю, брат, – вмешался месье Жиль, – ты зря беспокоишься об этом. Ребёнок этих Егоровых может оказаться девочкой или он вовсе не родится живым.
– Побойтесь Бога, дядя, – произнёс Антуан с негодованием. – Нельзя вести таких речей. Егоровы милое семейство, обеспеченное и довольно известное в петербургских кругах.
– А чем занимается месье Егоров? – спросила супруга банкира.
– Он военный человек, служит офицером в Семёновском полке. Любит кататься верхом, обожает ястребиную охоту, посещает театры и салоны – ведёт обычный дворянский образ жизни.
– А что из тайн? – задала вопрос мадам Валери. – Если вы достаточны дружны, то должны были их заметить.
– Мадам, – продолжал отвечать на вопросы Антуан, – Мирослав достаточно открытый человек, внушающий доверия. Даже если у него есть тайны, то я не имею права в них копаться. Я заметил только, что у него на кольце есть маленький выгравированный знак, похожий на букву «А» и на «циркуль и наугольник» масонов.
– Твой русский друг – масон? – спросил Патрис.
– Вполне возможно.
Разговор прервала одна из нянечек, следящих за младенцем, она вошла в столовую и с поклоном сообщила:
– Госпожа Жизель, ребёнок плачет, и мы не можем его успокоить. Полагаю, малышка хочет, чтобы её покормила мама.
Молодая мать не заставила себя долго ждать и, быстро откланявшись с родственниками, покинула столовую и поднялась в детскую комнату, где плакал младенец.
Когда Жизель подошла к кроватке, шестимесячная малышка перестала плакать и устремила на мать свои большие голубые глаза, намокшие от слёз.
– И что же вы капризничайте? – спросила она игриво у младенца и взяла его на руки. – А теперь давайте мы вас покормим, мадмуазель Жюли Мартен.
Нью-Йорк.
Пока благородное семейство де Мартен мирно ужинало в Париже, а Мирослав и Олег в Петербурге покидали здание Кадетского корпуса, за океаном был ещё ясный день, при свете которого продолжалась война, в которой самое страшное происходит в тот момент, когда сын и отец скрестили друг с другом оружие.
– У народа никогда нет власти, – горячо произносил отец, нанося сабельные удары, которые с трудом парировал сын. – Лишь её иллюзия. А секрет вот в чём: он её не хочет. Ноша ответственности слишком тяжела. Вот почему он так легко подчиняется, когда кто-то встаёт у руля. Люди хотят, чтобы им приказывали. Они жаждут этого. И немудрено: их создали для служения.
– То есть мы от природы рабы, – возмутился отпрыск, делая ответный выпад, – а значит, тамплиеры – идеальные властители? Это очень удобно.
– Это правда! – продолжал настаивать отец, уклоняясь от атаки. – Принципы и практика очень далеки друг от друга.
– Нет, отец… Ты сдался – и хочешь, чтобы мы поступили так же.
Отец делает замах, сын ставит блок, контратакует и ранит его, но затем сам получает удар. После этого оба падают на землю раненные и уставшие от долгого боя.
– Сдайся, и я тебя пощажу, – произнёс сын, превозмогая боль и подползая ближе к противнику.
– Смелые слова для умирающего, – сказал отец, не дав ударить себя скрытым клинком и повалив сына на спину.
И вот уже он держит в своих руках, как в тисках, горло родного человека.
– На себя посмотри, – фыркнул сын, пытаясь сопротивляться.
– Даже когда вы отпразднуете победу… – поучительно сказал отец, продолжая сдавливать сыну горло, – мы возродимся. Знаешь почему? Потому что в Орден нас приводит понимание. Нам не нужно кредо или ложь отчаявшихся стариков. Нам нужно, чтобы мир оставался собой. Вот почему тамплиеров нельзя уничтожить!
Из последних сил, сын спускает механизм скрытого клинка и делает роковой удар отцу в шею. Тот отскакивает и хватается за смертельную рану из которой хлынула кровь.
– Думаешь, я проведу рукой по твоей щеке и скажу, что был неправ? – даже перед лицом смерти отец был непреклонен. – Я не стану рыдать и жалеть о несбывшемся. Уверен, ты поймешь. Но я горжусь тобой. Ты проявил убеждения. Силу. Мужество. Благородные черты… Надо было убить тебя раньше.
– Прощай, отец, – произнёс сын на своём родном языке могавков.
Сын ушел, а тело отца осталось лежать посреди дымящихся руин разрушенного форта. Казалось, в нём не было ни души, только изувеченные и горящие мертвецы. Печальное зрелище.
Но тут промелькнула тень и на руинах появился человек в чёрном кожаном костюме с капюшоном и красными вставками.
– Мастер Хэйтем! – воскликнул он, увидев тело и подбежав к нему. – Учитель!
Тот был ещё жив.
– А… Шэй… ты вовремя, ученик, – прошептал Хэйтем.
– Кто это сделал? Коннор? Я отомщу ему, учитель.
– Позаботься о моём сыне… Сделай то, что должен был сделать я. Он должен… стать достойным приемником.
– Да, мастер, я клянусь вам, что передам ему всё то, что вы передали мне и сделали убийцей убийц.
– Non Nobis Domine… – из последних сил произнёс Хэйтем, выдохнул и умер.
– Non Nobis Domine Non Nobis Sed Nomini Tuo Da Gloriam Not To Us O Lord Not To Us But To Your Name Give Glory, – Шэй произнёс полностью девиз Ордена и закрыл Хэйтему глаза.
Взвалив себе на плечи тело мёртвого наставника, Шэй вынес его из разрушенного форта и направился к друзьям. Оставив им тело Хэйтема, чтобы они оказали ему последние почести, он отправился в небольшой особняк на окраине Нью-Йорка.
На пороге его встретила белокурая женщина лет тридцати пяти и её девятилетний сын. Она была испуганна и по опечаленному лицу Шэя поняла, что он пришел с плохой новостью.
– Где Хэйтем? – спросила она дрожащим голосом.
Шэй молчал, собираясь с мыслями и боясь рассказать всё при ребёнке.
– Иди к себе в комнату, – женщина всё поняла и отправила сына в дом.
– Так где Хэйтем? – повторила она вопрос, становясь всё более бледнее.
– Он мёртв, миссис Кенуэй, – с горечью произнёс Шэй и опустил глаза.
– Нет! – зарыдала безутешная супруга. – Нет! Я не верю! Как?! Он не мог умереть…
– Его убил Коннор, единокровный брат вашего сына.
– Да будь он проклят! Будь проклята эта война! Ассасины, тамплиеры. Вы все сумасшедшие!
– Последним желанием мастера Кенуэйя было то, чтобы я позаботился о его младшем сыне. Чтобы я сделал из него наследника дела Хэйтема.
– Я не позволю. Я мать!
– Это последняя воля умирающего! Я поклялся ему, миссис Кенуэй.
– Хорошо, – прошептала она, валясь с ног и теряя сознание. – Ассасин забрал у меня мужа, а тамплиер заберёт сына. Будьте вы прокляты!
Шэй подхватил несчастную женщину и, взяв на руки, занёс в дом и уложил на диван. Оставив её в бессознательном состоянии, он поднялся в комнату к мальчику. Тот играл в игрушки, сидя на полу, но, когда заскрипела дверь, он встал на ноги и встретил Шэя пронзительным детским взглядом.
– Где мама? – спросил мальчик.
– Она внизу, с ней всё в порядке, – ответил Шэй, подойдя ближе и присев, чтобы взять ребёнка за плечи.
– А где папа?
– Папа уехал.
– Куда?
– Очень далеко.
– А когда он вернётся?
– Никогда, – ответил Шэй, ожидая того, что мальчик зарыдает, но тот проявил удивительную выдержку, хоть по его лицу и было видно, что эти слова приносят ему боль.
– Он ведь не бросил нас?
– Нет, он не бросил вас, его заставили уехать.
– Он просил, что-нибудь передать мне?
– Да, он сказал, что любит тебя и что ты должен быть сильным.
– Я буду сильным!
– Прекрасно. Ещё он сказал, чтобы ты слушался меня и стал его наследником. Ты ведь хочешь стать его наследником?
– Да.
– Ты истинный сын своего отца. Идём же со мной, Уильям Кенуэй.
– Где он?
– Я его не вижу.
– Может, он ещё не пришел.
– Нет, он должен быть здесь.
– Используй своё шестое чувство.
– Уже.
– Что «уже»?
– Четвёртое кресло в третьем ряду.
– Прекрасно.
Так беседовали два молодых дворянина, одетые с иголочки в дорогие и изящные костюмы, недавно привезённые из Франции, сидя в последних рядах театрального помещения Сухопутного шляхетного кадетского корпуса, располагавшегося в перестроенном дворце Меншикова. Первый был высоким синеглазым блондином, лет двадцати трёх, а другой – коренастым кареглазым брюнетом, возрастом под тридцать.
На освещённой сцене шла комическая опера Аблесимова «Мельник», в постановке театра Карла Книпера, недавно получившего название – Вольный Российский театр.
Закончилось третье явление, и наступила небольшая пауза перед следующим выходом на сцену актёров, играющих Мельника, Фетинью и Анкудина.
Молодые люди в последнем ряду мало интересовались оперой, в отличие от остального зрительного зала, во тьме которого регулярно раздавался смех. Они пытались высмотреть человека в третьем ряду, но получалось только у одного.
– Что будем делать, Миро? – спросил полушепотом брюнет.
– Закончим начатое, Олег, – ответил блондин, тем же тоном.
– Ты взял скрытый клинок?
– Нет.
– Кинжал?
– Нет.
– Неужели пистолет?
– Нет.
– Тогда что?
– Буду импровизировать.
– Как?
– Я тут заметил, что в четвёртом ряду есть свободные места. Пожалуй, оттуда эта прелестная опера будет смотреться куда лучше. Пожелай мне удачи, друг.
– Удачи. Надеюсь, ты не забыл, что твоя жена родит не сегодня-завтра. Будь осторожен.
Миро, он же Мирослав, покинул своё кресло, и неспешной походкой направился к сцене и остановился у четвёртого ряда. Извинившись за неудобства перед побеспокоенными зрителями, он прошел на одно из свободных мест и оказался как раз за спиной того человека, за которым наблюдал.
Человек сидящий впереди был мужчина сорока лет, одетый в красный кафтан, обшитый золотой нитью; на его голове красовался белый напудренный парик – бинет. Он смотрел оперу горделивым взглядом, не выказывая никаких эмоций, даже небольшой улыбки. Актёры оперы были бы сильно огорчены, если бы все зрители показывали такую холодность к их выступлению, какую показывал этот господин.
Мирослав откинулся в кресле и несколько минут просидел в таком положении, показывая, что он любуется представлением, но на самом деле он был настолько же равнодушен к опере, как и человек красном кафтане. Затем, решив, что пора действовать, он аккуратно снял шнурок с лорнета, сложил его вдвое и нагнулся к креслу своей цели.
– Добрый вечер, господин, – произнёс он ледяным тоном и, казалось, дружески хлопнул человека в кафтане по плечу.
Тот вздрогнул, испугавшись голоса молодого человека, и хотел встать с места, но не успел он сделать даже одного движения, как его шею обвил шнурок, петля которого мгновенно сомкнулась, сдавив горло; он задыхался и не мог закричать, чтобы привлечь внимание людей – со стороны казалось, что молодой человек встретил в следующем ряду знакомого и теперь, прильнув ближе, что-то нашептывает ему на ухо. Даже пойманный в петлю, он мог бы привлечь внимание соседей, если бы кто-нибудь сидел рядом, но благородный господин всегда покупал билеты сразу на несколько мест, чтобы сидеть одному или с охраной, которая сегодня, по роковому стечению обстоятельств, была оставлена снаружи.
– Право, господин, истории свойственно повторяться, – прошептал Мирослав, продолжая сдавливать горло своей жертвы. – Помнится, почти тридцать лет назад в лондонском театре Ковент-Гарден было совершено убийство одного члена нашего ордена. А теперь, здесь в Петербурге, в театре умираете вы, один из них. Мысль о смерти более жестока, чем сама смерть. Я помогу вам от неё избавиться. Покойтесь с миром.
Молодой дворянин сильнее сдавил петлю, человек в кафтане задрожал в предсмертной агонии и затих, заснув вечным сном, сидя в театральном кресле.
До конца представления никто не обращал внимания на «спящего» зрителя – человек, заснувший от скуки в театре, был обычным делом, особенно в позднее время. Только когда опера закончилась, и зрители стали расходится, работники театра попытались разбудить его и, наконец, обнаружили, что он мёртв.
Новость об убийстве влиятельного дворянина в Кадетском корпусе быстро облетела все петербургские салоны, куда вечерами собиралась почти вся столичная аристократия. Одним из первых об убийстве сообщили директору Кадетского корпуса Андрею Яковлевичу Пурпуру и генерал-губернатору Петербурга князю Александру Михайловичу Голицину, который, ко всему прочему, был Членом Совета при Сухопутном Шляхетском Кадетском корпусе, и был лично заинтересован в скорейшем расследовании этого убийства.
Весь город гудел, как потревоженный улей, а парочка молодых дворян, ставших причиной такого шума, беззаботно катались в карете по ночному Петербургу, в компании кучера и двух лакеев. Только в полночь карета остановилась у одного из особняков в Литейном районе.
– Господин! Господин, Мирослав! – кричал пожилой дворецкий, выбежав навстречу хозяину особняка. – Позвольте поздравить вас и сообщить радостную новость! Три часа назад у вас родился сын!
– Сын! – воскликнул радостно молодой дворянин и со всех ног бросился в дом.
Не видя ничего перед глазами, он взбежал по лестнице на третий этаж особняка и буквально залетел в будуар жены, где, помимо молодой мамы и новорожденного, находился врач семьи Пётр Афанасьевич Авдеев с двумя ассистентками и три служанки хозяйки дома.
– Анна, – окликнул жену взволнованный хозяин дома.
– Мирослав! – воскликнула молодая белокурая мама, радостно сверкнув бирюзовыми глазами.
В руках она держала младенца, завёрнутого в белую атласную пелёнку, подвязанную красной лентой. Новорожденный тихо спал, привыкший к утробному звуку внутри матери, и не отвлекался на посторонний шум.
Молодой отец подошел к жене и, дрожа от волнения, с осторожностью взял младенца из её рук.
– Мой сын! – торжественно произнёс он, глядя на милое личико спящего ребёнка. – Моя кровь, мой наследник. Кирилл. Кирилл Егоров!
Париж.
В то же самое время, когда в Санкт-Петербурге Мирослав Егоров убивал свою жертву, на архитектурной родине петербургских дворцов, Сен-Жерменском предместье Парижа, в одном из богатых особняков, окруженных живописными садами, усаживалась за ужин семья пятидесятилетнего банкира Эмиля де Мартен. Всего их было восемь человек. Сам банкир, вместе с супругой Мадлен, сидел во главе стола; по правую руку от него сидел старший сын Антуан с молодой женой красавицей Жизель; по левую – Жиль, младший брат Эмиля, с супругой Валери; чуть поодаль сидели младшие дети: Патрис и Адели. Дамы были одеты в дорогие пышные костюмы, согласно последней моде, которую устанавливала королева Мария-Антуанетта, а мужчины в аби с изысканными вышивками.
Семья собралась на ужин, дабы отпраздновать в узком кругу возвращение из путешествия Антуана и Жизель, у которых полгода назад родилась дочь.
– И как вам города Европы, Антуан? – спросил Жиль де Мартен, после поздравлений и сторонних светских разговоров.
– Они прекрасны, месье Жиль! – ответил молодой человек. – Берлин, Вена, Рим… Но особенно меня поразили Венеция и один из её «братьев» – Санкт-Петербург, этот город, прозванный Северной Пальмирой. Нас с Жизель восхитило гостеприимство людей в этих городах. Я даже подружился в Петербурге с одним офицером – Мирославом Егоровым и его супругой Анной.
– У них скоро должен был родиться ребёнок, – добавила Жизель с улыбкой. – Увидев у нас на руках нашу малышку, они сказали, что если у них родится мальчик, то они непременно приедут к нам в Париж, чтобы устроить помолвку.
– Ей только полгода отроду, а вы уже нашли ей жениха, который ещё не родился. – сказала Адели, неодобрительно покачав головой – девушку недавно обручили с молодым виконтом, не спросив у неё согласия.
– Действительно, Антуан – вступил в разговор банкир, – ты, как прилежный сын, должен был обратиться ко мне за советом, прежде чем устраивать обручение своей новорождённой дочери.
– Дорогой отец, – ответил старший сын, – я ценю вашу заботу и ваше участие в моей жизни, но судьбой своей дочери буду распоряжаться я.
– Полагаю, брат, – вмешался месье Жиль, – ты зря беспокоишься об этом. Ребёнок этих Егоровых может оказаться девочкой или он вовсе не родится живым.
– Побойтесь Бога, дядя, – произнёс Антуан с негодованием. – Нельзя вести таких речей. Егоровы милое семейство, обеспеченное и довольно известное в петербургских кругах.
– А чем занимается месье Егоров? – спросила супруга банкира.
– Он военный человек, служит офицером в Семёновском полке. Любит кататься верхом, обожает ястребиную охоту, посещает театры и салоны – ведёт обычный дворянский образ жизни.
– А что из тайн? – задала вопрос мадам Валери. – Если вы достаточны дружны, то должны были их заметить.
– Мадам, – продолжал отвечать на вопросы Антуан, – Мирослав достаточно открытый человек, внушающий доверия. Даже если у него есть тайны, то я не имею права в них копаться. Я заметил только, что у него на кольце есть маленький выгравированный знак, похожий на букву «А» и на «циркуль и наугольник» масонов.
– Твой русский друг – масон? – спросил Патрис.
– Вполне возможно.
Разговор прервала одна из нянечек, следящих за младенцем, она вошла в столовую и с поклоном сообщила:
– Госпожа Жизель, ребёнок плачет, и мы не можем его успокоить. Полагаю, малышка хочет, чтобы её покормила мама.
Молодая мать не заставила себя долго ждать и, быстро откланявшись с родственниками, покинула столовую и поднялась в детскую комнату, где плакал младенец.
Когда Жизель подошла к кроватке, шестимесячная малышка перестала плакать и устремила на мать свои большие голубые глаза, намокшие от слёз.
– И что же вы капризничайте? – спросила она игриво у младенца и взяла его на руки. – А теперь давайте мы вас покормим, мадмуазель Жюли Мартен.
Нью-Йорк.
Пока благородное семейство де Мартен мирно ужинало в Париже, а Мирослав и Олег в Петербурге покидали здание Кадетского корпуса, за океаном был ещё ясный день, при свете которого продолжалась война, в которой самое страшное происходит в тот момент, когда сын и отец скрестили друг с другом оружие.
– У народа никогда нет власти, – горячо произносил отец, нанося сабельные удары, которые с трудом парировал сын. – Лишь её иллюзия. А секрет вот в чём: он её не хочет. Ноша ответственности слишком тяжела. Вот почему он так легко подчиняется, когда кто-то встаёт у руля. Люди хотят, чтобы им приказывали. Они жаждут этого. И немудрено: их создали для служения.
– То есть мы от природы рабы, – возмутился отпрыск, делая ответный выпад, – а значит, тамплиеры – идеальные властители? Это очень удобно.
– Это правда! – продолжал настаивать отец, уклоняясь от атаки. – Принципы и практика очень далеки друг от друга.
– Нет, отец… Ты сдался – и хочешь, чтобы мы поступили так же.
Отец делает замах, сын ставит блок, контратакует и ранит его, но затем сам получает удар. После этого оба падают на землю раненные и уставшие от долгого боя.
– Сдайся, и я тебя пощажу, – произнёс сын, превозмогая боль и подползая ближе к противнику.
– Смелые слова для умирающего, – сказал отец, не дав ударить себя скрытым клинком и повалив сына на спину.
И вот уже он держит в своих руках, как в тисках, горло родного человека.
– На себя посмотри, – фыркнул сын, пытаясь сопротивляться.
– Даже когда вы отпразднуете победу… – поучительно сказал отец, продолжая сдавливать сыну горло, – мы возродимся. Знаешь почему? Потому что в Орден нас приводит понимание. Нам не нужно кредо или ложь отчаявшихся стариков. Нам нужно, чтобы мир оставался собой. Вот почему тамплиеров нельзя уничтожить!
Из последних сил, сын спускает механизм скрытого клинка и делает роковой удар отцу в шею. Тот отскакивает и хватается за смертельную рану из которой хлынула кровь.
– Думаешь, я проведу рукой по твоей щеке и скажу, что был неправ? – даже перед лицом смерти отец был непреклонен. – Я не стану рыдать и жалеть о несбывшемся. Уверен, ты поймешь. Но я горжусь тобой. Ты проявил убеждения. Силу. Мужество. Благородные черты… Надо было убить тебя раньше.
– Прощай, отец, – произнёс сын на своём родном языке могавков.
Сын ушел, а тело отца осталось лежать посреди дымящихся руин разрушенного форта. Казалось, в нём не было ни души, только изувеченные и горящие мертвецы. Печальное зрелище.
Но тут промелькнула тень и на руинах появился человек в чёрном кожаном костюме с капюшоном и красными вставками.
– Мастер Хэйтем! – воскликнул он, увидев тело и подбежав к нему. – Учитель!
Тот был ещё жив.
– А… Шэй… ты вовремя, ученик, – прошептал Хэйтем.
– Кто это сделал? Коннор? Я отомщу ему, учитель.
– Позаботься о моём сыне… Сделай то, что должен был сделать я. Он должен… стать достойным приемником.
– Да, мастер, я клянусь вам, что передам ему всё то, что вы передали мне и сделали убийцей убийц.
– Non Nobis Domine… – из последних сил произнёс Хэйтем, выдохнул и умер.
– Non Nobis Domine Non Nobis Sed Nomini Tuo Da Gloriam Not To Us O Lord Not To Us But To Your Name Give Glory, – Шэй произнёс полностью девиз Ордена и закрыл Хэйтему глаза.
Взвалив себе на плечи тело мёртвого наставника, Шэй вынес его из разрушенного форта и направился к друзьям. Оставив им тело Хэйтема, чтобы они оказали ему последние почести, он отправился в небольшой особняк на окраине Нью-Йорка.
На пороге его встретила белокурая женщина лет тридцати пяти и её девятилетний сын. Она была испуганна и по опечаленному лицу Шэя поняла, что он пришел с плохой новостью.
– Где Хэйтем? – спросила она дрожащим голосом.
Шэй молчал, собираясь с мыслями и боясь рассказать всё при ребёнке.
– Иди к себе в комнату, – женщина всё поняла и отправила сына в дом.
– Так где Хэйтем? – повторила она вопрос, становясь всё более бледнее.
– Он мёртв, миссис Кенуэй, – с горечью произнёс Шэй и опустил глаза.
– Нет! – зарыдала безутешная супруга. – Нет! Я не верю! Как?! Он не мог умереть…
– Его убил Коннор, единокровный брат вашего сына.
– Да будь он проклят! Будь проклята эта война! Ассасины, тамплиеры. Вы все сумасшедшие!
– Последним желанием мастера Кенуэйя было то, чтобы я позаботился о его младшем сыне. Чтобы я сделал из него наследника дела Хэйтема.
– Я не позволю. Я мать!
– Это последняя воля умирающего! Я поклялся ему, миссис Кенуэй.
– Хорошо, – прошептала она, валясь с ног и теряя сознание. – Ассасин забрал у меня мужа, а тамплиер заберёт сына. Будьте вы прокляты!
Шэй подхватил несчастную женщину и, взяв на руки, занёс в дом и уложил на диван. Оставив её в бессознательном состоянии, он поднялся в комнату к мальчику. Тот играл в игрушки, сидя на полу, но, когда заскрипела дверь, он встал на ноги и встретил Шэя пронзительным детским взглядом.
– Где мама? – спросил мальчик.
– Она внизу, с ней всё в порядке, – ответил Шэй, подойдя ближе и присев, чтобы взять ребёнка за плечи.
– А где папа?
– Папа уехал.
– Куда?
– Очень далеко.
– А когда он вернётся?
– Никогда, – ответил Шэй, ожидая того, что мальчик зарыдает, но тот проявил удивительную выдержку, хоть по его лицу и было видно, что эти слова приносят ему боль.
– Он ведь не бросил нас?
– Нет, он не бросил вас, его заставили уехать.
– Он просил, что-нибудь передать мне?
– Да, он сказал, что любит тебя и что ты должен быть сильным.
– Я буду сильным!
– Прекрасно. Ещё он сказал, чтобы ты слушался меня и стал его наследником. Ты ведь хочешь стать его наследником?
– Да.
– Ты истинный сын своего отца. Идём же со мной, Уильям Кенуэй.
Глава III: «Чёрный Ястреб»
Глава IV: «Тосканское вино»
Глава V: «Мастер-тамплиер»
Глава VI: «Дом Зубовых»
Глава VII: «Мнемосина»
Глава VIII: «Московский бунт»
Глава IX: «Александр Васильевич Суворов»
Глава X: «Мальтийский феникс»
Глава XI: «Парижская авантюристка»
Глава XII: «Парижская авантюристка» (продолжение)
Эта работа на сайте ficbook.net
http://ficbook.net/readfic/2504540